Уважаемые коллеги и друзья!
Прежде всего, мне хочется подчеркнуть, что я очень рад быть участником на- стоящей конференции, посвященной истории, археологии и этнографии Кавказа. Я не могу не испытывать чувство гордости, что эта важная и представительная конференция проводится в моем родном Дагестане.
В процессе подготовки настоящего доклада ценные дополнения к нему пред- ложил мой коллега и ученик д.и.н. Ш.Н. Амиров. Поэтому прошу считать его мо- им соавтором и рассматривать предлагаемый доклад как совместный – мой и Ш.Н. Амирова.
Мы решили посвятить наш доклад памяти недавно ушедшего из жизни вы- дающегося азербайджанского ученого-археолога чл.-корр. АН Азербайджана Идеала Гамид оглы Нариманова. Выпускник Ленинградского университета и ас- пирантуры Института археологии АН СССР, И.Г. Нариманов своими открытиями и трудами внес неоценимый вклад в изучение археологии, древнейшей истории и культуры Азербайджана, Закавказья и Кавказа в целом. Более 10 лет он был чле- ном Месопотамской экспедиции Института археологии АН СССР и участвовал в раскопках целой группы раннеземледельческих памятников в Северо-Западном Ираке. И когда в начале 80-х гг. Идеал Нариманов открыл в Карабахской степи в Азербайджане новое энеолитическое поселение с оригинальным керамическим комплексом и выразительной архитектурой, он, как опытный исследователь, по- нял, что это не обычный памятник, характерный для энеолита Закавказья, а посе- ление, оставленное выходцами из Месопотамии, точнее племенами-носителями так называемой убейдской культуры. Это открытие и сделанное на основании его материалов заключение было в определенной степени сенсационным. И хотя в дальнейшем для нас, в частности, стала более очевидной принадлежность данного памятника не к убейдской, а к следующей за ней урукской культуре, это не меняет существенно главного факта – факта не просто влияния древней месопотамской культуры на один из смежных регионов, а именно проникновения на Южный Кавказ в IV тыс. до н.э. отдельных этнокультурных групп из Ближнего Востока. Мы ведем речь о поселении Лейла-тепе – памятнике ныне широко известном спе- циалистам и представляющим отдельную культуру энеолита Южного Кавказа. Открытие и выделение этой культуры не только расширили и конкретизировали наши представления о времени, характере и путях ближневосточно-кавказских культурных связей и влияниях в древности, но и позволили осмыслить и установить место ряда других комплексов в системе древнейших раннеземледельческих культур Закавказья. И в этом первостепенная заслуга принадлежит И.Г. Нариманову.
Как известно, проблема переднеазиатско-кавказских связей и взаимовлияний в древности еще с XIX в. привлекает внимание ученых как в нашей стране, так и за рубежом. Эта проблема весьма широкая и разносторонняя. Она не может быть освещена, естественно, в одном или двух докладах. В нашем докладе она освеща- ется в хронологических рамках VI–III тыс. до н.э., т.е. времени формирования и развития раннеземледельческих культур и ранних цивилизаций.
Другими словами, речь пойдет, с одной стороны, о том, существовали ли свя- зи Закавказья с первичными центрами Ближнего Востока в период зарождения там земледелия и скотоводства и развития ранних оседло-земледельческих куль- тур, а с другой – какова была роль переднеазиатского и, в частности, месопотам- ского культурного очага в формировании и развитии на Северном Кавказе в IV– III тыс. до н.э. такого феномена, как знаменитый Майкопский курган и майкоп- ская культура раннебронзового века в целом. Как раз после раскопок в 1897 г. этого богатейшего кургана с его уникальными сокровищами заметно возрос инте- рес в России и Европе к проблеме ближневосточно-кавказских связей. О том, как развивался этот интерес, какие мнения, гипотезы и предположения были высказа- ны по данной теме, мы не будем касаться, ибо они многим хорошо известны, и перейдем прежде всего к Закавказью. Но сначала напомним, что проведенные с 40-х гг. прошлого века на Ближнем Востоке, особенно в Месопотамии, большие целенаправленные исследования археологическими экспедициями ряда стран Ев- ропы и Америки, а также и Японии привели к открытию здесь ряда последова- тельно сменявшихся древнейших раннеземледельческих культур, таких, как хас- сунская, халафская, убейдская и урукская. Стало совершенно очевидным, что Ближний Восток, конкретнее междуречье Тигра и Евфрата, т.е. Месопотамия, яв- ляется наиболее ранним очагом возникновения важнейших отраслей древнейшей производительной экономики – земледелия, скотоводства и металлургии и цен- тром формирования первых государств и древнейшей цивилизации в истории че- ловечества. Месопотамский очаг не мог не оказать и оказал в действительности несомненное влияние на смежные области, как близлежащие – Анатолию, Иран и Кавказ, так и отдаленные регионы, вплоть до Средней Азии. Мы не будем углуб- ляться в эпоху раннего палеолита (а это более миллиона лет тому назад), когда через Кавказ проходил один из основных путей расселения древнейшего челове- ка, а поговорим прежде всего о том времени, когда Месопотамия перешла от присваивающих форм хозяйства – собирательства и охоты – к земледелию и ско- товодству и там, в северной ее части, получила развитие самая ранняя земледель- ческая культура Месопотамии – так называемая культура Телль Сотто и сложив- шаяся на ее основе известная хассунская культура. Мы рассматриваем их как единую – хассунскую – культуру, датируемую в пределах VII–VI тыс. до н.э. Она охватывает территориально лишь степную часть Северной Месопотамии – Дже- зиру. Именно с носителями этой культуры связываются начальные этапы освое- ния аллювиальных долин Верхней Месопотамии.
До настоящего времени, следует отметить, мы не располагаем никакими кон- кретными данными, свидетельствующими о связях и тем более влияниях Хассуны на смежные территории. Лишь четко прослеживаются ее связи с так называемой сравнительно поздней самаррской культурой, сформировавшейся в бассейне среднего течения Тигра. Возможно, в дальнейшем удастся проследить какие-то следы влияний этой древнейшей раннеземледельческой культуры в сопредельных с Месопотамией областях Передней Азии, включая Кавказ, где, кстати, судя по Чохскому поселению стоянке в горном Дагестане, также довольно рано появля- ются земледелие и скотоводство.
На смену Хассуне в Северной Месопотамии приходит знаменитая халафская культура, датируемая концом VI–V тыс. до н.э. Ее появление и распространение здесь ознаменовалось, по всей вероятности, приходом сюда нового в этнокуль- турном аспекте населения со своими оригинальными традициями домостроитель- ства, керамического производства и обряда захоронения. Действительно, в эпоху Халафа принципиально изменяется форма домостроительства в Северной Месо- потамии. Вместо больших многокомнатных домов прямоугольного плана – гос- подствующей формы архитектуры в предшествующий хассунский период – здесь на поселениях появляются и начинают доминировать однокомнатные, круглые в плане дома в виде толоса, с примыкающими к ним прямоугольными постройками хозяйственного назначения.
Резко отличаются друг от друга и керамические комплексы данных культур, прежде всего расписная посуда. Если керамика хассунской культуры не отличает- ся особым разнообразием форм и демонстрирует однообразие мотивов расписной орнаментации, то халафская керамика технологически более высокого качества и типологически несравненно многообразна. Что же касается характера и мотивов росписи сосудов, то здесь не может быть никакого сравнения. Количество моти- вов росписи на халафской керамике доходит до 500. Преобладают мотивы гео- метрического характера, но немало и выразительных изобразительных сюжетов. Мы наблюдаем, кроме того, наряду с преобладающей монохромной росписью и полихромную. Нельзя не отметить и отсутствие общих черт между образцами ан- тропоморфной пластики Хассуны и Халафа.
Наконец, для погребального обряда племен халафской культуры характерны не только обычное трупоположение в грунтовых ямах, но также кремация покой- ников и захоронения в катакомбах. Именно в Северной Месопотамии фиксируют- ся наиболее ранние катакомбные погребения.
А какова была культурно-историческая ситуация в данный период на Кавка- зе, в частности в Закавказье? Крайне интересно, что в эпоху Халафа мы наблюда- ем близкую в культурном отношении картину на Южном Кавказе, главным обра- зом в бассейне Куры и ее притоков. Начиная примерно с середины XX в., в Закав- казье был открыт значительный культурный пласт, предшествовавший куро- аракской культуре раннебронзового века и представленный большой и вырази- тельной группой раннеземледельческих памятников. Это – поселения в виде тепе или теллей переднеазиатского в широком смысле типа. Они относятся к эпохе позднего неолита и энеолита и датируются VI–IV тыс. до н.э. Как раз их открытие остро поставило вопрос о переднеазиатско-кавказских связях. Обращает на себя внимание прежде всего тот факт, что для этих поселений, как и северомесопотам- ских (халафских) VI–V тыс. до н.э., типична круглоплановая архитектура в виде однокомнатных домов толосовидной формы. Но керамика резко отлична от ха- лафской технологически и типологически и лишена расписной орнаментации. Однако крайне важно, что на некоторых закавказских памятниках, как, например, в соответствующем слое Нахичеванского Кюльтепе I, обнаружена как типичная халафская расписная керамика, так и местные подражания ей. В последнее время образцы халафской расписной керамики обнаружены и в Армении, в районе Эчмиадзина.
Расписная керамика найдена и в ряде других раннеземледельческих памятни- ков Кавказа, в частности в Армении (Техут) и Азербайджане (Аликемектепеси и др.), а также в Дагестане (Гинчи). Но они сравнительно моложе рассматриваемой группы памятников и могут быть сопоставлены с убейдской культурой Месопо- тамии или соответствующими комплексами Северо-Западного Ирана.
Но вернемся к халафскому периоду в истории Северной Месопотамии и За- кавказья. Ясно, что между двумя этими регионами Передней Азии имели место определенные связи и взаимовлияния, но насколько интенсивными они были и каковы их истинные последствия, сказать пока трудно. Данный вопрос не раз ста- новился предметом рассмотрения, и по нему высказаны различные, нередко весь- ма противоположные точки зрения. Так, по мнению одних исследователей, можно предположить, что формирование халафской культуры происходило под влияни- ем Закавказья. А такой известный английский ученый, как Дж. Меллаорт, считал, что Халаф, с одной стороны, и соответствующие памятники Южного Кавказа, с другой, представляют, по сути дела, как бы две части единой культуры. Племена каждой из них контролировали различные пути торговли обсидианом – важней- шим материалом в древности для производства орудий труда.
Как видим, связи между населением Ближнего Востока и Южного Кавказа устанавливаются с достаточной очевидностью уже с VI–V тыс. до н.э. Они, как убедительно свидетельствуют археологические данные, заметно активизирова- лись в последующий за Халафом период развития так называемой убейдской культуры и особенно культуры Урука. Подчеркнем, прежде всего, что в отличие от хассунской и халафской культур, распространенных только в Северной Месо- потамии, убейдская культура – это первая общемесопотамская культура. Она да- тируется примерно концом V – первой половиной IV тыс. до н.э., и ее влияния четко фиксируются в Иране и значительно восточнее – в Туркменистане. Через Северо-Западный Иран, в частности, они достигают и Закавказья.
Но убейдскую культуру превзошла по масштабам инвазии, культурному воз- действию на смежные области, а главное по своему общеисторическому значению урукская культура. Проблема взаимоотношений Урука и Кавказа становится сей- час для исследователей древнейшего Кавказа одной из важных и актуальных тем.
Мы отметили выше, что, когда И.Г. Нариманов открыл на Карабахской рав- нине в Азербайджане поселение Лейлатепе, он определил его как памятник, ос- тавленный переместившимися в Закавказье убейдскими племенами. Но в даль- нейшем, по мере детального изучения этого памятника и накопления новых дан- ных, мы стали все больше убеждаться в его принадлежности не к убейдской, а урукской культуре, т.е. ко второй половине IV – началу III тыс. до н.э. Сейчас же после публикации монографий о Лейлатепе и других связанных с ним памятни- ков, а вслед за этим повторением этой публикации в отдельной работе Т.Ахундова, изданной в недавно вышедшем во Франции сборнике о культурах Кавказа VI–III тыс. до н.э., для нас это стало еще более ясно. Кроме того, мы окончательно утвердились во мнении, что Месопотамия в лице прежде всего но- сителей урукской культуры способствовала формированию на Северном Кавказе майкопской культуры.
Возникает, естественно, вопрос, действительно ли какие-то группы месопо- тамского населения, в частности «урукцы», могли проникнуть на Кавказ, создать там свои поселки и способствовать даже сложению отдельных ярких культур?
Известно, что в IV тыс. до н.э., особенно во второй его половине, Южная Ме- сопотамия становится центром активных культурных импульсов, оказавших влияние на развитие значительных территорий Старого Света. Если инвазия убейдской культуры охватила всю Месопотамию и некоторые смежные области, то территории, подвергшиеся культурным влияниям Урука, значительно превос- ходили площадь собственно Месопотамии.
В нашу задачу не входит сейчас выяснение причин, приведших к столь высо- кому развитию Месопотамии в IV тыс. до н.э. и, в частности, к столь широкой
«экспансии» урукской культуры. Нам представляется, что это было связано с опе- режающим развитием технологии, особенно металлургии и металлообработки (т.е. металлопроизводства) и поисками источников меди, а также золота и сереб- ра. По нашему мнению, движущей силой, стимулировавшей «экспансию урукцев» на смежные с Месопотамией области, в первую очередь Анатолию и Кавказ, было как раз стремление найти источники металла. Но не только. Складывающаяся на юге Месопотамии древнейшая государственность и цивилизация, лишенная мно- гих важных природных ресурсов, испытывала нужду еще, по крайней мере, в де- реве и камне. К позднеурукскому времени потребности отдельных городов- государств стали таковы, что они нуждались в наличии защищенных торговых путей в районы источников природных ресурсов через предгорья, обрамлявшие долины Месопотамии.
Результатом перемещения групп южномесопотамского населения стало соз- дание переселенческих поселений в горах Загроса, на Тигре, по Евфрату и в горах Тавра в юго-восточной Анатолии. Преимущественно через Сузиану материальная культура урукского облика распространилась на территорию Ирана и даже за его пределы.
В границах Месопотамской равнины проникновение населения Южной Ме- сопотамии и его культурных достижений в северном направлении осуществля- лось двумя путями и распространялось двумя моделями, условно обозначенными нами как «евфратская» и «тигридская». Хронологически обе модели развивались неодновременно. Первоначально, в раннеурукское время влияния с юга на север Месопотамии шли по Тигру, в восточную часть Джезиры. На среднем же Евфра- те, т.е. в западной, сирийской части Джезиры переселенческие с юга поселения возникали лишь в среднеурукское время. В это время контакты между южномесо- потамскими центрами и сиро-анатолийскими общинами были еще не значительны.
Пик южномесопотамской колонизации, как и закат существования сети урук- ских поселений – колоний вдоль Евфрата, относится к позднеурукскому периоду. Здесь в сирийской Джезире исследован целый ряд урукских поселений, в том числе раскопанный российской экспедицией Телль Хазна I с трехметровым урук- ским слоем, а также такие крупные поселения городского типа, являвшиеся важ- ными торговыми центрами, как Хабуба Кабира, Джебель Аруда и другие. Яркий пример торговой активности демонстрирует, в частности, поселение Арслантепе в Восточной Анатолии. Любопытно, что в некоторых случаях керамика урукского типа обнаружена на поселениях, обитатели которых, в частности, в Тепечике на равнине Кебам и в Норшунтепе в районе Эргани Маден, занимались добычей ру- ды и плавкой меди.
Что же касается восточной части Северной Месопотамии или так называемой ассирийской степи, т.е. бассейна Тигра, то она была широко освоена и заселена еще задолго до урукского периода, но и она испытала на себе заметные влияния культуры Урука. Здесь, можно сказать, повсеместно присутствует урукский мате- риал и наблюдается такая же картина, как и западнее, в бассейне Евфрата. Речь идет о наличии в данных регионах как собственно урукских поселений, так и от- дельных анклавов южномесопотамского населения в местных центрах городского типа, как, например, Телль Брак в сирийской Джезире и другие.
Эти активные переселенческие и миграционные процессы во второй полови- не IV – III тыс. до н.э. на рассматриваемой территории, вызванные демографиче- ским ростом или давлением, а затем и наступившей аридизацией, охватили, кроме севера Месопотамии и Восточной Анатолии, также центральный и особенно Се- веро-Западный Иран. Отметим, в частности, что керамика урукского типа обна- ружена на серии поселений, расположенных в долинах рек, пересекающих Загрос. Такая керамика встречается и на пути из Сузианы на Центральное плато Ирана.
Ярким примером наличия на территории Ирана торговых шумерских или эламских факторий, существовавших в виде анклавов в местных поселениях, яв- ляются такие известные ныне памятники, как Годин Тепе и Сиалк. В частности, в слое Сиалк III обнаружены не только сосуды урукской культуры, но и цилиндри- ческие печати урукского стиля, в том числе с их отпечатками.
Помимо переселенческих поселений, связанных с Шумером либо с Сузианой, на территории Ирана отмечено значительное количество памятников с керамикой, аналогичной распространенной на поселениях Северной Месопотамии IV ты. до н.э. В частности, поселения именно с подобной керамикой достаточно широко представлены в Северо-Западном Иране, конкретно в районе Тебриза и оз. Урмия. Их уже известно не менее 15, в том числе Яник-тепе, Геой-тепе и т.д. и т.д.
Процесс культурно-исторического развития на Ближнем Востоке и прежде всего в Месопотамии в канун и в эпоху появления здесь первых государственных образований и сложения цивилизации был, как видим, чрезвычайно активен и ди- намичен. Поэтому неудивительна инвазия южномесопотамского населения и его культурных достижений сначала на север Месопотамии и в Анатолию, а затем на восток, в Иран, и, как сейчас устанавливается с полной очевидностью, на Кавказ.
Уже давно один из нас, занимающийся исследованием майкопской культуры Северного Кавказа эпохи ранней бронзы, начал говорить и писать о вероятном проникновении на Северный Кавказ где-то на рубеже IV–III тыс. до н.э. отдель- ных групп ближневосточного населения, способствовавших формированию май- копской культуры в Предкавказье, и о том, что они могут быть связаны с урук- ской культурой Месопотамии. Возможными же путями их передвижения сюда могли быть прикаспийский и главным образом морской – по Черному морю. Но пока давайте обратимся к Закавказью, к кругу памятников типа Лейлатепе в Азербайджане. При этом подчеркнем в первую очередь, что в свете приведенных выше данных вполне понятно и объяснимо наличие подобных памятников в За- кавказье. И их первооткрыватель И.Г. Нариманов был совершенно прав, связывая поселение Лейлатепе с выходцами из Месопотамии.
Поселение Лейлатепе, расположенное в Карабахской степи, в районе Агдама, представляло собой небольшой телль-тепе диаметром около 60 м. Здесь открыты остатки многокомнатных домов прямоугольного плана и добыт интересный ар- хеологический материал, преимущественно в виде обломков многочисленных сосудов.
Позднее в данном регионе Восточного Закавказья была открыта целая группа памятников с подобным же материалом, один из которых подвергся раскопкам. Это – поселение Боюк Кесик в Казахском районе Азербайджана, в 200 км к севе- ро-востоку от Лейлатепе, на левобережье Куры.
Керамические материалы этих поселений полностью идентичны и отражают единый культурный и хронологический пласт степной части Восточного Закавка- зья. Если же сравнить их с соответствующими месопотамскими образцами, то мы, что необходимо подчеркнуть особо, обнаруживаем, что представленные на посе- лениях Лейлатепе и Боюк Кесик наборы глиняной посуды абсолютно повторяют керамические коллекции памятников Северной Месопотамии, точнее восточной Джезиры второй половины IV тыс. до н.э. Это наглядно документируется, напри- мер, сравнением соответствующих закавказских коллекций (Лейлатепе и Боюк Кесик) и исследуемого нашей экспедицией в Северо-Восточной Сирии поселения Телль Хазна I.
Этот памятник уже получил достаточную известность в ближневосточной ар- хеологии. Он представляет собой большой холм диаметром до 200 м и высотой 17 м. Мощность его культурного слоя составляет 16 м. Он состоит из напластований убейдской (около 1 м) и урукской (не менее 3 м) культур и раннединастического I периода (почти 12 м), датируемого началом III тыс. до н.э. На трех участках по- селения Телль Хазна I мы прошли весь его 16-метровый слой и получили необхо- димые данные для изучения его стратиграфии, планировки, особенностей архи- тектуры и системы фортификации. Кроме того, добыт большой и разнообразный археологический материал, главным образом керамический, а также раскопано значительное число погребальных комплексов, из которых более 50 относится к III тыс. до н.э. Нами, в частности, подробно изучена и керамика данного памятни- ка. И в этой связи хотелось бы отметить, что составленный нами список описания морфологии сосудов Телль Хазны I может быть с успехом использован для опи- сания коллекций керамики как Лейлатепе и Боюк Кесик, так и других аналогич- ных им памятников.
Но вернемся опять на Кавказ, но не на юг Закавказья, а в Северо-Восточный Азербайджан. Здесь в степях Хачмасо-Кубинской зоны зафиксирован ряд памят- ников с керамикой, представляющей реплики сосудов Северной Месопотамии. Подобные же памятники открыты и к северу, на приморской равнине Дагестана, от Самура и почти до Сулака. Они представляют собой, по сути, антропогенные холмы, аналогичные северомесопотамским теллям. Среди материала, собранного здесь в самое последнее время Р.Г. Магомедовым, представлены образцы глиня- ной посуды, совершенно аналогичные северомесопотамской керамике. Найден даже фрагмент сосуда с росписью, который может указывать на несколько более раннее время, чем самый конец IV тыс. до н.э.
Дагестан и Чечня, т.е. Северо-Восточный Кавказ, – это не предел, куда дос- тигли месопотамские влияния. Они ярко проявляются в Ставрополье и по всему Предкавказью. Кульминацией данного процесса можно считать формирование на Северном Кавказе такого феномена раннебронзового века Старого Света, как майкопская культура.
Посмотрите на этот комплекс бронзовых орудий труда. Он состоит из самого характерного для культуры Майкопа набора металлических изделий. Как Вы ду- маете, откуда он происходит? Если полагаете, что он найден где-то на Северном Кавказе, то это совсем не так. Эти предметы обнаружены на поселении Телль
Хазна I в Северо-Восточной Сирии. Таких примеров много. Они демонстрируют единство форм не только металлопродукции, включая золотые и серебряные изде- лия, отдельных каменных предметов и керамики, но и религиозных представлений.
Еще недавно нам казалось, что основным путем проникновения отдельных групп ближневосточного населения на Северный Кавказ являлся морской, по Черному морю, хотя, надо признаться, никаких конкретных свидетельств в пользу этого не было. Сейчас же очевидно, что этот путь был сухопутным и пролегал он из Месопотамии на Северо-западный Иран и оттуда через Восточное Закавказье и прикаспийский Дагестан на Северный Кавказ, вплоть до Тамани. Мы прослежи- ваем в настоящее время целую цепь памятников, растянувшуюся от Северной Месопотамии до Восточного Кавказа и далее на север. Эту цепь составляют не только бытовые памятники – поселения, но ее звеньями могут сегодня считаться и погребальные комплексы, в частности Си Гирдан в Иране и курган Учтепе в Мильской степи в Азербайджане. С точки зрения культурно-хронологической, как известно, оба отмеченные памятника связываются в настоящее время с майкоп- ской культурой.
Изложенное выше убедительно показывает, насколько сложным и динамич- ным, богатым и интересным был культурно-исторический процесс на Кавказе в IV–III тыс. до н.э. и как он был взаимосвязан с Ближним Востоком, где в это вре- мя складывалась государственность и рождалась цивилизация. Сейчас нам удает- ся проследить лишь некоторые общие контуры и направления этого процесса. Да- леко не все еще нам ясно. Возникают новые вопросы и проблемы, исследованием которых нам предстоит заняться в ближайшее время. Для этого потребуется нако- пление новых данных, введение их в научный оборот и их глубокий научный ана- лиз. Только в таком случае мы сумеем ответить на возникшие вопросы и решить такие проблемы, как истинное хронологическое соотношение между куро- аракской культурой Закавказья и майкопской культурой Северного Кавказа, чем было вызвано наступившее примерно со второй половины III тыс. до н.э. угасание ближневосточно-северокавказских связей, и связанный, вероятно, с этим закат майкопской культуры. А ведь носители этой культуры подошли к рубежу госу- дарственности, но не сумели перейти его. Таких вопросов немало. Поэтому нас ожидают интересные и важные работы.
Рис. 1. Телль-Хазна I. Снимок с космоса. Фото 2004 г.
Рис. 2. Телль-Хазна I. Аэрофотоснимок. Фото 2006 г.
Рис. 3. Телль-Хазна I. Обводная стена. Фото 2004 г.
Рис. 4. Телль-Хазна I. Бронзовые орудия из клада.
Р.М.Мунчаев, Ш.Н. Амиров
1 Настоящая публикация представляет собой доклад, прочитанный на международной конференции «Новейшие археологические и этнографиче- ские исследования на Кавказе» (Махачкала, 2–5 октября 2007 г.).
